— Холодно, — говорил Рябинов, помогая Марии Ивановне укутоться в тулуп. А старухи наказывали:— Печенья привези. Не в полосатой коробке, а в другой.— Лекарства привези, — просила Викторовна.
Они проводили ее до дороги на станцию, на посошок пожелали: — До тепла гости! Мария Ивановна уезжала в гости к сыну, к внучатам, и все ей, конечно, завидовали. — Но, залетные! — крикнул Рябинов на заиндевелую лошаденку, и закачалась деревня в девять дворов, вдоль саней побежало белое поле.
На вокзале стояли дымы столбами, бежал народ, в глазах рябило. Мария Ивановна с узлом прижалась к своему вагону и ждала, а к ней никто не подходил.
«В тот ли город я приехала? — подумала она. — У людей спросить — засмеют».
Народ побегал, побегал и рассеялся — мало его осталось, и Мария Ивановна увидела, что к ней идут хорошо одетые мужчина и женщина и улыбаются на ходу красными лицами.
«Кто такие?» — растерялась она, и жарко стало на морозе:
— Коленька…
По глазам его было видно: рад-радешенек! Он налетел на нее, обнял и трижды поцеловал.
— А это жена моя.
Глаза женщины улыбались под очками:
— Вера,
— Как же, знаю! Как вы поженились, Коленька фотокарточку прислал. Я тогда же подумала: не ошибся!
Пока шли к такси, Мария Ивановна нет-нет да и перехватывала взгляд снохи — та тоже присматривалась.
По красивому городу ехали долго и наконец подъехали к девятиэтажному дому. Дом дышал форточками, и Мария Ивановна подивилась, до чего же он большой и крепкий.
Домой, на девятый этаж, поднимались на лифте, и Мария Ивановна очень опасалась, не оборвется ли он. В квартире их встретили внучата — старший Олег и пятилетний Игорь.
— Бабушка какая хорошая! — сразу определил младший, а старший ничего не сказал, только смотрел, как она с помощью отца и матери снимает с себя огромную, до пят, шаль и стеганое пальто. Из толстого узла Мария Ивановна извлекла два полированных яблока, потерла их о кофту на себе, отчего яблоки заблестели еще сильнее, подала их внучатам каждому в отдельности и сказала, как пропела:
— Зернышки вы мои-и-и! Наших-то отведайте.
Маленький тут же захрустел угощением.
В тепле со щек сына долго не сходил свекольный румянец. Марии Ивановне очень хотелось обнять его.
За стол уселись так: на главном месте — гостья; сын — слева, ближе к сердцу; справа — внучата; сноха — ближе к двери, чтобы без хлопот выходить на кухню.
После ужина Мария Ивановна с дороги купалась в ванне, сноха дважды натирала ей спину, а внучата в коридоре ждали и не дождались, когда выйдет бабушка. Она вышла распаренная и веселая:
— Пару только нет! Теперь меня зови спину-то тереть.
Ей постелили на полу, на кухне.
Перед сном пришел сын, сел рядом. Мария Ивановна негромко наказала:
— Ты жену свою и пальцем не тронь! Не обижай ее…
— Что ты, мама, у нас это не заведено…
Рано утром сын и сноха отвели детей в детский сад, оставили гостье ключи, а сами ушли на работу. Мария Ивановна обошла квартиру, и удивилась, и обрадовалась: «Писал: две комнаты, а их с кухнями-то шесть, кроме чуланчика… Как не жить!»
«Какие дома научились строить! — подумала Мария Ивановна. — Тыщу лет им ничего не будет».
На вешалке одно-одинешенько висело ее стеганое пальто. Мария Ивановна надела его и по лестнице спустилась с девятого этажа на улицу.
«Неужели люди помнят все дома? Сын со снохой на работу ездят и не заблудятся. Везде, видно, привычка…»
За каменными домами она обнаружила деревянные, с собачьим лаем, полуживым от холода, и речку с банькой- развалюшкой, с черной полыньей. Совсем как в деревне, и Мария Ивановна задержалась здесь.
Она пошла дальше и к вечеру открыла для себя, что город весь такой — спереди каменный, а сзади деревянный.
Домой она вернулась поздно. Вешалка была пуста, но в передней горел свет. Вышел сын и сказал:
— Мама, ты сегодня одна поужинай в кухне. У нас с Верой работы много — всю ночь писать. Вера сейчас пишет.
Она спросила:
— Что-то ребят не видать, не слыхать?
— Мы их пораньше уложили.
Принес матрац, простыни, одеяло, постелил на полу, как на сеновале, и ушел.
Она все ждала, не придет ли кто посидеть с ней, и, не дождавшись, погасила свет и легла. В темноте услышала голоса.
Она у нас еще долго будет гостить?
— Не думаю…
— Ты, пожалуйста, ничего не вешай рядом с ее пальто. Она с дороги могла привезти чего угодно.
— Эх, Вера, Вера…
— Тебе легко рассуждать. Ты ее не мыл, а я мыла! У меня руки и сейчас болят. А ей еще не нравится. «Пару, — говорит, — нет». А немытые яблоки детям? У меня докторская встала — и ни с места. Я ведь теперь то кухарка, то банщица. Сиди и грызи эти камни, которые она привезла. А не будешь грызть — обижается. Я их половину в мусоропровод выкинула…
— Лучше бы размочить да голубям…
— Устала я.
— Мать больше тебя устала… Я ее и не узнал. Ей жить-то осталось совсем немного…
— Поживет еще: аппетит у нее слава богу…
Мария Ивановна заткнула подушкой тот угол, откуда просачивались голоса, вытянулась на простынях и заплакала.
Поднялась она до свету.
Все еще спали: в передней сын с женой, в задней внучата. Она неслышно прошла к ним из кухни. Младшенький разметался поперек кровати, а старший вытянулся в струнку вдоль края и смирно сопел во сне.
«Зернышки вы мои…»
Она прикоснулась к ним холодными губами. Старшенький не шелохнулся, а младший, не просыпаясь, налитой ручонкой хлопнул себя по лбу: отстань, мол.
В коридоре на вешалке висело одно ее пальто. Она тихонько оделась, взяла узелок, притворила за собою дверь, пешком спустилась на улицу.
На станции были похожие на нее продрогшие люди, и голоса их вылетали с паром, как паровозные гудки. Мария Ивановна свободно купила билет в кассе, подошел ее поезд, и перед вагоном у нее зашлось сердце.
«До деревни бы доехать. Вот будет нехорошо, если здесь помру…»
За окном плыла местность, знакомая Марии Ивановне, она засобиралась на выход. Своя станция показалась ей маленькой, и Мария Ивановна испугалась, там ли она слезла с поезда. Но внутри станции за прилавком стояла та же самая буфетчица, и Мария Ивановна успокоилась.
«Тут я и гостинцев куплю девкам, — подумала она. — Откуда им знать, где я брала гостинцы, в городе или на станции? Скажу, из города привезла».
И вздрогнула от голоса Рябинова:
— Мария Ивановна, ты ж уехала?
Она стеснительным движением собирала узел, из которого вываливались полосатые коробки, и, не поднимая головы, сказала:
— Не век же гостить.
Пошла было к выходу, но Рябинов окликнул ее:
— Мария Ивановна, ты домой? Вместе поедем.
У крыльца их ждала заиндевелая лошаденка. Рябинов взбил сено в санях, посадил Марию Ивановну, накрыл тулупом.
Заскрипели сани, закачалось белое поле. Время от времени Рябинов покрикивал на лошаденку, и по его голосу можно было догадаться, до чего же студено в поле.
Приехали, Мария Ивановна.
В избу без спроса начали набиваться соседи. Словно бы сама собой затопилась печь, зашумел самовар. В горнице, по-банному влажной, поместилась вся деревня, все девять дворов, и эхом отзывались на рассказ Марии Ивановны.
— Полные оба такие. И любят друг дружку.
— …Любят! — вторила деревня.
— А детки как ангелочки. Зовут их Игорь и Олег.
— …Как ангелочки!
— И к тебе они ласковые? — спрашивала бездетная Викторовна с завистью.
— Они от меня ни на шаг не отходили, утром сказку, в обед сказку, вечером сказку…
Викторовна вздыхала…
— Показала бы подарки-то! — не дождавшись конца хозяйкиного рассказа, брякнула Викторовна. Отругать ее не смогли: поспел самовар. Мария Ивановна за чаем раздавала гостям печенье, пряники, консервы. Старухи пробовали и хвалили:
— Одна мякоть и вкуснота! Что бы и нам такое завезти — с руками бы оторвали.
— А папиросы-то какие мне привезла! — радовался Рябинов. — Такие я и не куривал.
Викторовна сочувственно спросила у хозяйки:
— Что рано приехала? Гостила бы до весны.
Мария Ивановна зябко улыбалась, а Рябинов рассудил вслух:
— В нонешних гостях хуже, чем в ссылке… Все по расписанию! Тогда-то поешь, тогда-то поспишь, тогда-то на прогулку. Да и не надо людям надоедать. Посмотри на родню и уезжай. Мы свой век прожили.
Женщины задвигались, завздыхали:
— До тепла можно бы и погостить!
— У сынка-то у родного.
— Нынешние дети, они не больно…
Источник: just4fun.su
Понравилась статья? Поделитесь с друзьями на Facebook:
